Непростые, полные и тихих улыбок, и бессонных ночей.
Сегодня мы с вами снова поговорим о личных историях. И если в первый раз мы давали ссылки на видео, на этот раз представим фрагменты из двух замечательных по своей чуткости интервью и комментарии от психологов (которые важно прочитать как транс*персонам, так и их родным).
На сайте проекта We accept|Мы принимаем можно найти несколько историй – как от самих ЛГБТ+ персон, так и от их родных, из нескольких стран. Мы же прочитаем о Егоре из Краснодара и его сыне Жене и Нине Ивановне из Санкт-Петербурга и ее дочери Кате.
Это – выдержки из интервью, полный текст читайте по ссылкам!
Это Женя, на момент каминг-аута ему было всего 8 лет. Сейчас чуточку больше. За два года его родители успели пройти все стадии принятия и во многом изменить жизнь всей семьи – отсеялось трансфобное окружение, порядок общения с родственниками строго регламентирован, Женя переведен на домашнее обучение.
Его папа, Егор, рассказывает:
Про трансгендерных людей — нашу тему — я на тот момент знал примерно ничего.
Я не думаю, что в принятии ключевую роль играет доступность информации. У меня отец живёт в глухой деревне, и нет никаких проблем. Он меня выслушал, понял, поверил. Есть люди, которые даже при всей доступности информации ставят блок, отказываются понимать, с трудом принимают реальность. У меня мама, при всей её толерантности… Она много лет прожила в Америке, дружила с лесбиянками. У неё нет никаких проблем с информацией. Нет никакой гомофобии, трансфобии и так далее. Однако ей ситуацию принять очень сложно. Она боится за ребёнка и надеется, что ситуация «рассосётся».
Принять трудно не то, что у тебя близкий родственник особенный. Принять трудно проблемы, которые за этим следуют
Были и трансфобные психологи, и травля в школе, и сложности в общении со вторым ребенком в семье. Страхи операций и перехода.
Но все меняется.
На днях оказалось, что в художественной школе, куда стал ходить мой парень, есть ещё один такой же, но шестнадцатилетний. Как мне рассказали, родители у него «в шоке и панике». Как бы я хотел с ними пообщаться! Но они в «отрицании» и не готовы к этому. Держат ситуацию «в страшной тайне». Эту страшную тайну нам открыла преподаватель «художки». В разговоре с ней я совершил аутинг, и не жалею об этом. Теперь ребёнка там записали правильным именем, не дэднэймят и не мисгендерят.
А это история Нины Ивановны – ее дочь Катя сделала каминг-аут только в 33 года, хотя решение о переходе приняла задолго до этого.
В таких ситуациях часто останавливает брак – что сказать детям, какими окажутся отношения с супругой или супругом. А для ее матери кроме этих вопросов стоят и другие – как помирить дочь с сыном, у которого уже своя семья, что сказать родственникам, подругам. И как понять для себя, она ли виновата в “страданиях” дочери.
Надо сказать, Нина Ивановна справляется здорово.
Когда она мне сказала… Я пришла утром к ней на следующий день и спросила: «Я в чём-то виновата?» Я чётко почувствовала за ту ночь, что в чём-то виновата, раз ребёнок мучился. Вот почему-то больше всего меня это по сердцу стукнуло, что ребёнок в одиночестве решал эту проблему, не доверив родителям.
Как я могла не заметить мучения? Чем-то я была занята. И я действительно мало со своими детьми беседовала. Только так, по учёбе, по еде.
Вот это всё анализировала, делала выводы. Прокручивала всю жизнь — и свою, и её. Это всё непросто воспринять сразу. Всё это было через сопли, через слёзы.
Нина Ивановна общалась с бывшей женой Кати, искала поддержки у психотерапевта, в группе поддержки для родителей ЛГБТ+ людей от группы “Выход” и в “Т-Действии”.
Ну, потеряла я пару друзей, и что? А кого-то я не потеряла — кто понял меня как мать. Но я не представляю, как можно не принять своего ребёнка. А другие не представляют, как можно принять…
Катя рассказала мне про «Выход», и про «Т-Действие», и про родительский клуб «Выхода». Посоветовала пойти к ним, потому что понимала, что психологически мне было очень тяжело. В родительском клубе мы, прежде всего, узнаём друг-друга. У кого какие были каминг-ауты, кто как перенёс.
Я участвовала в её жизни, я начала ходить на мероприятия (посвященные ЛГБТ-тематике), вот этим я могла её поддержать, больше ничем. Я была с ней всё время. Поменьше старалась говорить, потому что боялась. И с родом два года путалась. Она мне не дала ни минуты привыкнуть. А как я могу в таком возрасте сразу привыкнуть? Было два сына, а теперь сын и дочь. И сейчас я только стала называть её дочерью, но без удовольствия.
Сейчас Катя работает химиком. К её трансгендерности на работе относятся спокойно. В «Т-Действии» — её общественная работа(вы могли слышать о Кате Мессорош). Она живёт в коммунальной квартире вместе с Олегом, он тоже трансгендерный человек. Они пара и живут вчетвером с его детьми. Нина Ивановна говорит, что общения с дочерью ей не хватает – ищет повод для звонка. Но в целом теперь между ними, вероятно, больше доверия и меньше секретов.
Напоследок добавим фрагменты из комментариев психологов.
Человек не стал в один момент другим.
Помогает информация — книги, брошюры, просветительские сайты. В крупных городах есть группы поддержки для родителей ЛГБТ-людей. Работают проекты, которые предоставляют онлайн-консультации. Важно не замыкаться в своих мыслях.
Важно возвращать родителей к мысли, что речь идёт всё-таки об их детях. Я и мои коллеги стараемся отвлекать их от размышлений об ориентации или гендерной идентичности и фокусировать внимание на личных качествах. Ведь ребёнок точно так же учится в институте или работает. Также может добиться в жизни чего хочет — особенно если получит поддержку. Может создать семью. Постепенно приходит понимание, что жизненные пути у ребёнка — всё те же самые. Ориентация или идентичность не влияют на то, какой он или она человек. Он не стал другим в один момент. Посудите сами, не может ведь быть так, что пять минут назад это был один человек, а сейчас — другой. Просто вам стало известно о нём чуточку больше. Мысль о том, что «жизнь теперь окончена, всё, это крах», постепенно уходит.
Светлана Ганжа, психологиня
Совсем без проблем в любом случае не обходится. Каминг-аут ребёнка всегда вызывает стресс.
Полного принятия, кончено, может и не произойти, и мы не можем требовать этого от родителей. Некоторые говорят: «Да, я очень люблю своего сына». И тут же добавляют: «Очень надеюсь, что всё изменится, что в какой-то день он поймёт, что ошибался». Каждая история уникальна, и могут потребоваться время и силы, чтобы прийти даже к такому состоянию. Некоторые родители из нашего клуба до сих пор плачут. Не потому, что не принимают своих детей, а потому, что где-то глубоко внутри у них остаётся грусть или тревога из-за того, что их детям может быть тяжело в жизни. Стоит с уважением относиться к любым состояниям, в которых оказался родитель. Но если он хочет разобраться в своих чувствах, мы готовы его поддержать.
Наталия Савенко, координатор психологической службы ЛГБТ-группы «Выход»
Источник: медиа-проект „We accept (Мы принимаем)“. Он рассказывает личные истории людей, решившихся на открытость в странах с высоким уровнем гомо-, би- и трансфобии. Проект реализован группой журналистов, фотографов и переводчиков из России, Кыргызстана, Узбекистана, Казахстана, Македонии, Албании, Хорватии и Косово в рамках Europe Lab при поддержке Фонда Фридриха Науманна
Вот такие получились истории. А если вам захочется поделиться своей или понадобится психологическая или юридическая помощь – пишите Мишеньке или в сообщения паблика, мы всегда рядом.
